"Игры, В Которые Играют Люди"

После изгнания из рая
Человек живет играя…
Лев Лосев

Феномен игры в пространстве культуры – явление сложное и многозначное. Игра проникает во все стороны человеческой жизни на каждом ее этапе. Игра как одна из основных форм познавательной деятельности ребенка, игра как реконструкция, «проигрывание» взрослых ситуаций, различные социальные, гендерные роли, обряды, сохраняющие свое значение и поныне, любовная игра, театр и кино, лотереи, розыгрыши, конкурсы. Весь мир – театр, а люди в нем – актеры…
Максимально полно homo ludens – человек играющий – был концептуализирован еще в 1930-е годы нидерландским историком и культурологом Йоханом Хейзингой, который описывал в терминах игры все человеческое бытие, как индивидуальное, так и общественное развитие. Человек выступает одновременно объектом и субъектом игры, выражая исконно присущие ему творческие устремления – важнейшее достояние человеческой цивилизации.

Сама игра для Хейзинги – это не манера жить, но структурная основа человеческих действий. Изначально включаясь в присвоенные ему игровые условия, облекая в термины игры все стороны своего существования, человек реализует извечный парадокс свободы, возможный лишь на мнимой линии горизонта. При этом игровое начало зачастую материализуется в высказывании, а из него – переходит вновь в ментальное пространство.

«Играя, речетворящий дух то и дело перескакивает из области вещественного в область мысли. Всякое абстрактное выражение есть речевой образ, всякий речевой образ есть не что иное, как игра слов».

Игра была одной из основных онтологических категорий и для Бахтина, философа, литературоведа и теоретика искусства, создателя теории карнавализации и смеховой культуры. Согласно его исследованиям, идея карнавала особенно актуализируется в ХХ столетии, вследствие существенного повышения интереса к мифу и к игре.

В наше непростое и даже зловещее время именно в игре реализуется в стремление предотвратить – или по меньшей мере смягчить – агрессию, вернуться к каким-то естественным жизненным, морально-этическим и гуманистическим нормам. «В карнавале сама жизнь играет, а игра на время становится самой жизнью». И это не художественная театрально-зрелищная форма, а как бы реальная форма самой жизни, которую не просто разыгрывают, а которой живут почти на самом деле.
Дмитрия Шорин в своих работах часто обращается к методу «кроппинга», который делает его картины одновременно реалистичными и абстрактными. Зрителю предоставляется возможность «читать» сюжет его картин. Поэтому тщательно выписанные на переднем плане руки или крошечная игрушечная машинка в углу картины важны для общего понимания не меньше, чем портреты персонажей. Композиция его работ кинематографична, они сюжетны и напоминают крупные планы кинофильмов.

Так и в работах Дмитрия Провоторова игра переплетается с «серьезностью», реальность с вымыслом, настоящее с прошлым и будущим, реальное с эфемерным. Художник анализирует в своих работах эту мнимость, иллюзорность и условность свободы человека рубежа тысячелетий, демонстрируя изложенный еще Аристотелем парадокс: «Если хочешь быть серьезным – играй».

Автор играет – с формой и содержанием, с колоритом и полутонами, с техникой и методологией реализации своего художественного высказывания, с изображениями, с моделями, с поверхностью негатива и отпечатка. Он трансформирует пространственно-временной континуум, создавая смещения, перекрестки суггестивных смыслов и различных реальностей – по ту и по сю сторону объектива. Избирая фотографию для выражения своей творческой позиции, он, тем не менее, работает словно скульптор, извлекая, ваяя рукотворное изображение из снимка, создавая уникальные и трепетные в своей анахроничности образы.

Отвергая «обезличивающие» компьютерные технологии, Провоторов обрабатывает свои снимки вручную, не доверяя машине авторские полномочия. Рука художника физически присутствует в каждом его произведении: без посторонних посредников, в прямом контакте автора и его творения обработан негатив, созданы разного рода дополнительные эффекты вроде тонирования или почти гравюрного процарапывания, произведена печать. Провоторов обнажает фактуру поверхностей своих снимков на каждом этапе их создания, комбинируя в конечном итоге сложные композиции штрихов, силуэтов, тонов и линий. Ощущение распада и созидания, преломления и даже деконструкции образа, некий надломленный перфекционизм авторской манеры формируют целый комплекс почти тактильных визуальных переживаний.

Провоторовские герои: куклы, манекены, плюшевые медведи, бабочки, балерины и танцовщицы – все те, кто окружает человека в пространстве современной – или вневременной – театрализованной культуры. Шоколадно-черные, отсвечивающие бликами куклы с брутальными ярко-красными губами находятся друг с другом в сложных, напряженных игровых взаимодействиях. Сочетание живой и искусственной материи и плоти, обнаженной натуры и плюшевой шерстки игрушек, глянцевой поверхности кукол создает тонкую игру ассоциаций и подсознательно ощущаемых смыслов и символов. К эротизму обнаженных женских моделей добавляются едва уловимые нотки инфантилизма и нежной ностальгической трогательности мягких игрушек. Иллюзии, симуляции и симулякры, эти приметы нашего времени, преломленные в необычайности, казалось бы, обыденных и повседневных ситуаций и положений, увиденных в неожиданном ракурсе, в этом удивительном авторском мимезисе – воспроизводимый или заново создаваемый Провоторовым мир полон особой поэтики незримого, обычно остающегося за кадром и актуализированного художественной волей автора. Игра и поэзия декадентствующей красоты, диалектика жизни и смерти, одухотворенного и неживого, реальность невыразимого, существующего на уровне ощущений, почти осязаемых и обоняемых иллюзий.

Провоторов снимает рамки и границы, размыкает пространство, лишая его примет конкретики и сообщая ему некую изобретенную им константу.